Такие русые волосы. Такая белая кожа. Какой мягкий голос. Какое мягкое тело.

И зачем я это записал?

Но мне нравится то, что я чувствую, когда это читаю. 

Почему я должен притворятся? Притворяться — скучно. И та аризонская сцена больше не кажется странной. Мы бы сыграли в ту игру. С револьвером и с одной пулей в нем, стреляли бы по очереди в себя, пока бы пуля не дошла, до кого нужно. И тот, кто стрелял бы не по правилам, был бы, скорее всего, я. 

А потом поэты пишут, что вечно любить невозможно. Ахахахах. Думаю, я доказал себе, что хотел. Если любовь — это кокаин, а ты не собираешься прекращать быть наркоманом, но всего лишь увеличиваешь и увеличиваешь дозы, это всего лишь тебя убьет. «Это тебя убьет» — сказал я голосом чела, который озвучивал «Кофе и сигареты».

___

Я написала, что не хочу возвращаться. Да и изменится ли наше трансовое и неживое состояние? Я не знаю. Нет. Скорее всего нет. 

Помню, кстати, посылала Трусу мусорные рисунки Игги, она посылала мне стихи, посвященные Моррисону. У каждого свои герои, верно? Смешно и странно было видеть их противопаставление на одной странице в «книге, которая должна быть на столе у всех наших». Нет, я знала, что Игги тащился от дорз, но не знала, что о них можно говорить на одной страницеXD. Я вообще дохуя чего не знала.

Между Игги Попом и Джимом Моррисоном не было ничего общего. Игги был опасен.

Теперь Том Верлен и Ричард Хелл. Такие игры с поисками общего у себя и у своих героев убивают меня как человека.

У меня тут на салфетках написано… кажется, я записала это ночью… «я всего лишь хочу создать что-то рок-н-ролльное». И написала это Д.Л. Конечно, я писала о картинах. Они должны быть уродливыми и небрежными. Оставьте меня в покое и «не критикуйте то, чего не можете понять»(Дилан).

Д.Л. понимает. 

Но, догадываюсь, этот цирк нужно оставить там же, где он и начался. В этой комнате. И никому не следует его видеть. Такого не бывает. К этому никто не готов. Все это… выдумано. 

И еще. Скорпы. Я хотел на них три года подряд. Три года подряд они приезжали с «прощальным туром», ахахах, а я так и не ходил. Но, боже, как я хотел! И вот. Билеты лежат на верхней полке. Через 4 дня я уже буду там. А что я чувствую? Ничего.

На небе висит циклон. И это не значит почти ничего. Только снег над головой. 

Судорожно откинул губную гармошку назад, на самые верхние полки. «Еще не время» — отговорка так себе, это страх признавать потерю навыков. Страх выражать свой страх. Страх разочароваться в самом себе. Ну и зачем же все-таки я написал на своем лбу:«Меня нет»? 

«Голым залезть на стол,

Покушаясь на божий престол».

Мне снится мой человек-кокаин, и этими снами провоцирует выделение дофамина в моем мозгу. Это похоже на невидимый лифт на запредельный этаж. Поэтому никто не ждет рассвета. Значит рассвет не придет. Это неважно. Важен лишь цвет травы. 

Новая волна гнева. И все время хочется быть не там, где ты есть. Ну что они смотрят на это небо? Ваши звезды метят в мое изголовье. Прочной пленкой прицепилась реальность, будя меня телефонными звонками. Усталый бес. Усталый бес знает, что делает здесь. Мой полный глупого самолюбия очаровательный демон. Мой человек-кокаин.

Утренний снег. «Я выхожу под поток атмосферных осадков». Мокрая одежда, мокрые ботинки. Дневной дождь. Послешкольный град. Гроза за кофе. Асфальт стал песком. Мне даже нравится чем-то эта погода.

Но это было три дня назад.

Когда ночи стали такими короткими? «Ночью так часто хочется спать»XD. Утром уже должен скорее уйти.Телефонный звонок, как команда «вперед!». 

Кстати на моей кухне темы тоже не поднимаются. На моей кухне люди теряются. На моей кухне разливают слишком крепкий чай. Нихуя не ясно, короче. 

И я заметила, что стало больше места после уничтожения тех картин. Я и забыла, что их было несколько. Да и кто об этом заботится? Ты понимаешь, мне нужно было чем-то лечить старые раны. Тебе все еще нравится этот такой мой характер? 

ты запрещаешь пить мой слишком крепкий чай, говоришь, это вредно для кожи. я нахожу это дело очень забавным.

___

Тебе все красиво. /странно звучит, не правда ли?/ Железные лесенки эскалатора, они нравятся тебе. И это небо. И этот город. И ты готов умирать каждый день за такую красоту. Ляг, отдохни. 

Я просто смотрю на него. Человек, созданный всеми теми вещами, что называются «традиционными».

Ты всегда на правильной стороне, если ты консервативный.

Меня от этого тошнит. Точно также, как и веселит. Странно, что я не могу сказать:«Ар ревуар, черт с тобой», раньше это было очень легко. Нельзя оставить того, к кому привязался. А если не оставить — значит предать самого себя.

А оставить — предать все наши вечерние разговоры, хотя я не совсем помню, о чем они. Только холодные ветра и черные пространства над головой, теплый пес между всем этим. Предать ту нашу запланированную ночь. «Мы выйдем из дома, когда во всех окнах погаснут огни один за одним, увидим, как уезжает последний трамвай. Есть сигареты, спички, бутылка вина, и она поможет поверить, что все спят и мы здесь вдвоем». Короче говоря, нашу уже спетую Цоем запланированную ночь.

И очень забавно играть с ним в кс. Да, мы вечные школьники, но эти разговоры, если их почитать...

— Го за одну команду, я не хочу, чтобы ты меня убивал.

—  Хех, я бы тебя и не убил.

___

Я не собираюсь никого оставлять. И в этом все дело. Ставлю себе эти глупые вопросы с этими глупыми решениями, используя эти глупые слова. Серьезно. Немыслимый бред. Нет поводов, нет причин, нет нужды. Боже. Все очевидно. Я себя никогда не выбирал. Как и он. 

 «Не прячь музыку, она — опиум». Музыка — опиум. И ты — опиум. А когда я один, открываются старые раны. Ты хотел быть один — это быстро прошло.

Где тот восьмилетний ребенок, слушающий Цоя? Я вспомнил его. Нашел музыку своего детства и снова им стал. 

На нашем кассетнике кончилась пленка. Мотай!

Возможно, если бы я увидела сейчас это впервые, я бы не поняла. Я считала этих ребят моими лучшими друзьями. Я считала их своими героями. 

А «Бездельника» я почему-то всегда принимала на свой счет. Он был самым первым в моих дисках, которые сегодня я, к сожалению, не нашла. У-у-у, я бездельник, о-о-о, мама, мама... Всегда один. Всегда дома. Бабушка говорит, что мне никто был не нужен. 

Нет дома. Никого нет дома.

Я лишний, словно куча лома. 

А еще я хотел бы узнать, почему так легко променял я море на таз? The way i see it it's got to be right for me. Winners. Loosers. Я свой главный враг. И я должен быть повержен. Возьмите мой пистолет, которым я убиваю птиц. Кто-нибудь, да возьмите же в конце концов. 

Я прочитал так много книг, которые учили слушать разум. И я послушал его. Видимо, я не так понял те книги. Видимо, я идиот. Слишком высокая цель. Слишком высокое значение. Слишком хорошо продумано, чтобы быть правдой. Я слишком быстро разобрался. И слишком быстро сдался. Я себя ненавижу. Единственный чел в этом мире, который меня не наскучил и не стал туговат. Как жаль, что он не тот. И как теперь от этого избавиться? Идиот. Который не решается признаться, что все еще влюблен. Кто воспитал тебя таким идиотом? Да и важно ли это, если ты уже продался… «Никто не хотел быть виноватым без вина» (с)

Убеждай себя, что ты ничего никому не обязан. И отрицай все. Но помни, что ничего не изменится. Ты обречен на то, что ничего не произойдет. /Ничего из того, о чем они поют./

What a lie to say i'm immortal...

А еще я хотел бы узнать, почему так легко променял я море на таз?

Заметь, вреда, Трус, заметь, вреда… заметь, вреда ты не принес.

Я зависаю в bored teenagers и нет такого придурка, что зависал бы со мной. 

20.01.14

Придурок есть. Bored teenagers нет. Теперь очередной ребенок слушает The Police, Television, Patti Smith и Dead boys… А еще я хотел бы узнать, почему так легко твои друзья хором твердят:«Ты не с нами, значит ты против нас». Если это проблема, то она так мелка. И пока тебя это как-то задевало, мне казалось это странным и смешным, пока я не представил, как мои друзья говорят это мне.

От долгих ночных бесед наутро болит голова. Но самый важный разговор назначен на вечер, я к нему не готов. Наверняка это будет холодный темный вечер с диким ветром. Потому что мы-то привыкли думать, что все против нас. Все сразу. А если я ухитрюсь избавиться от языка, тогда мне нечем будет говорить. А потом, как и в той песне, еще следует отрезать уши, глаза, руки, убрать живот. Пусть думают, что меня нет. 

Пусть думают, что меня нет — увы...

Все в порядке, просто у меня

Открылись старые раны.

(с)

И я в прошлом был своим героем, но он тоже погиб. И я сам виноват. И к тому же простужен. На моих почеркушках все больше культей путаются в рукавах, все больше радиоволн ловят пустые шумы, а все настолько бессмысленное и больное. А я хочу слышать музыку, глядя на рисунки. 

Не плачу, смотря «Битву за Севастополь», но плачу, слушая «Гуд бай Америка». Тебя это разочаровало. И никто не сказал тебе, что soul of a women was created below… Смешно, до одури смешно. Был бы чертом, но все же был бы чистым. Я пел это прежнему себе. Ну а когда умолкнут все песни, которых я не знаю...

«Ну вот была ваза. И было пространство внутри вазы и снаружи. И вдруг… Она разбилась! Телесный костюмчик исчез. И где разделение на внутреннее и внешнее, скажите мне, а?» (с)

И те слова Д.Л., что я медленно и внимательно читал тем утром, все глубже и глубже впиваются в мой мозг, и вот он… момент! Когда спустя несколько дней я в ужасе осознаю, что весь мир вокруг — всего лишь отражение меня. Ловите фишечку?

Прошло очень много времени. И я научился влиять на людей. Ну как… В любом случае на одного. Возможно, потому что я убежден, что влияю сам на себя. И хочется прыгнуть в открытый пролет. И быть единственным. 

И если бы все люди побольше рассуждали, то убедились бы, что жизнь не стоит того, чтобы о ней так много заботиться.

Герой нашего времени